XLI

Завалив рынок автомобилями, автомобильный король закрыл свое предприятие; прекрасный рождественский подарок для его рабочих! Для "реорганизации", как им сказали; слово длинное, и многие не совсем понимали, что это значит. Было объявлено, что реорганизация продлится всего несколько недель, но рабочие не знали, можно ли этому верить. Было объявлено, что они получат январскую премию первого января, но они и в этом не были уверены,

Настали тяжелые времена. Эбнер не раз рассказывал о них своим детям, и теперь он мог сказать: "Я же говорил вам". Он сберег немного денег, хотя это далось ему не легко, его ругали жадюгой и тому подобными словами. Теперь ему пришлось взять деньги из сберегательной кассы, что для Эбнера и его жены было как нож в сердце. Он хотел ремонтировать дом, но испугался расходов, и остыл к этому делу. А вдруг они лишатся дома, который оплачен только наполовину!

Эбнер сидел дома, погруженный в мрачное раздумье, или шел потолковать с соседями,- все они были фордовские рабочие, и все сидели по домам и ждали. Снежная метель обеспечила их на время работой по очистке тротуаров; работа, непохожая на ту, которую они выполняли за конвейером, и им пришлось попыхтеть. Эбнер с годами потолстел и считал это признаком здоровья, но он ошибался,- весь жир отложился на животе. Ноги его отяжелели, и вены расширились оттого, что ему пришлось слишком много стоять. Мастеру конвейера никогда не приходится сидеть; а многим рабочим - стоять.

Он пытался поделиться своими опасениями с детьми, но из этого ничего не вышло. Они были юны и самоуверенны, не знали жизни. Хорошенькая Дэйзи мечтала поступить в коммерческий колледж; она будет барышней, стенографисткой, у нее будет много шелковых чулок. Маленький Том-ему исполнилось одиннадцать лет-собирался править миром; он уже упражнялся в этом в школе, где вместе с товарищами развивал лихорадочную деятельность. Дети всегда куда-нибудь спешили, у них никогда не было времени для работы по дому или для разговоров с родителями.

Период ожидания затянулся на шесть недель. И вдруг, когда Эбнер почти потерял надежду, почтальон принес извещение явиться на работу. И вот он увидел, чем все это время был занят его хозяин: ликвидировал остатки военного производства, переоборудовал предприятие, учитывая все до мелочей. Ни одного отдела, ни одного служащего, не имеющих непосредственного отношения к изготовлению автомобилей!

Вон статистику, вон заботу о рабочих, хватит играть в бирюльки. Шестьдесят процентов телефонной сети было снято. Дамочки в шелковых чулках, работавшие в конторе, перешли на конвейер собирать магнето.

До реорганизации для изготовления одного автомобиля требовалось пятнадцать человеко-дней. Теперь обходились девятью. Генри публично заявил: "Это не означает, что шесть рабочих из пятнадцати потеряли работу. Они лишь перестали быть непроизводительным расходом". Если бы это было так, завод увеличил бы производство автомобилей на шестьдесят шесть процентов; но в действительности завод выпускал столько же, сколько до реорганизации,- четыре тысячи автомобилей в день. Накладные расходы с 146 долларов на каждый автомобиль снизились до 93 долларов, экономия в шестьдесят миллионов в год. В результате тысячи рабочих Детройта и окрестных городов заняли места в очереди за куском хлеба, а Генри продолжал печатать статьи в "Сатэрдэй ивнинг пост", доказывая, что механизация производства не вызывает безработицы.

До реорганизации Эбнер Шатт присматривал за работой пяти рабочих, теперь же один мастер присматривал за работой двадцати рабочих, и Эбнер очутился в числе этих двадцати. Его снова поставили на конвейер. "Мы не нянчимся со своими рабочими",-писал Генри, поэтому никто не извинился перед Эбнером за понижение по службе. "Люди работают ради денег",-говорил хозяин, и Эбнер получал в день свой шестидолларовый минимум и был благодарен, как голодная собака за брошенную кость.

Теперь шасси поступали к нему уже с навинченными гайками; обязанностью Эбнера было вставлять шплинты и разводить их. Следующий рабочий набирал лопаточкой коричневую мазь и заполнял ею выемку; едва успевал он разровнять смазку, шасси уже двигалась к его соседу, который навинчивал колпак. На этой работе ноги у Эбнера отдыхали, но невыносимо ныла спина, а руки, которые постоянно приходилось держать на весу, казалось, готовы были отвалиться. Но он трудился изо всех сил, ему было за сорок - опасный возраст для рабочего любого завода. "Мы требуем, чтобы рабочие делали то, что им сказано",-писал Генри.

XLII

В Дирборне, где находилось правление Генри Форда, выходила захудалая еженедельная газетка "Индепендент", имевшая семьсот подписчиков. Выручая кого-то из беды, Генри купил ее за тысячу двести долларов; и затем, так как он никогда не бросал денег на ветер, он назначил редактора и сказал ему, как поставить газету на ноги. Генри всегда носился с какими-нибудь идеями; он давал редактору "заметки", которые тот обрабатывал и печатал под заголовком "Страничка Генри Форда". Генри потребовал от своих агентов, чтобы каждый из них обеспечил подписку на определенное количество экземпляров, и таким образом тираж "Дирборн индепендент" увеличился до ста пятидесяти тысяч.

Писатель, с которым Генри встретился во время своего отдыха в Калифорнии, работал тогда над книгой, обличающей продажность американской печати, и часто их беседы касались этой темы. По-видимому, только эта тема и произвела впечатление на Генри,- ему тоже пришлось кое-что пережить из-за газет; он согласился, что Америка нуждается в печатном органе, который защищал бы интересы народа и имел смелость говорить ему правду.

Генри обещал писателю восполнить этот пробел в американской жизни; он сделает "Дирборн индепендент" народным органом с тиражом в два-три миллиона экземпляров.

Газета оказала поддержку президенту Вильсону в его стремлениях к справедливому миру и созданию Лиги наций. Но постепенно Генри стало ясно, что его надежды не оправдываются. Мир, казалось, находился на грани хаоса. Было очевидно, что действует какая-то злая сила, вставляя папки в колеса хорошим капиталистам, таким, как он, которые хотят производить дешевые автомобили и платить высокие ставки рабочим, чтобы те могли покупать автомобили и ездить в них на работу,-изготовлять еще больше автомобилей. Тут что-то неладно; и Генри Форд стал ревностно искать, в чем причина.

Среди тех, кому удалось прорваться сквозь кордон фордовских секретарей, был один русский, по имени Борис Бразуль, исследователь злых сил, грозивших погубить Европу. Они уже одержали победу на родине Бразуля и захватили власть в Венгрии и того гляди захватят в Германии.

Большевики? Ну, разумеется; но кто стоит за большевиками? Этот вопрос казался Генри вполне уместным; как преуспевающий бизнесмен, он считал, что за кулисами всякого события широкого масштаба всегда орудуют деньги. Так обстоит дело в политике, так оно было в первую мировую войну и, несомненно, так было с мировой революцией.

У бывшего деятеля черной сотни имелись документы, бережно подобранные, аккуратно отпечатанные и снабженные указателем-берите и пользуйтесь. Он готов доказать любому непредубежденному человеку, что причина всех бед кроется в заговоре евреев, эгоистической и злонамеренной расы, которая замышляет захватить власть над миром.

Подумайте, мистер Форд! Банкиры пытаются захватить ваше предприятие. Кто они? Евреи! Все международные банкиры евреи: Ротшильды, Самюэли и Бэринги, Белмонты, Барухи и Штраусы, Варбурги, Куны и Лоебы и Каны и Шифы. Список магнатов военной промышленности, подготовивших первую мировую войну, целиком состоит из прихожан синагоги... Стоит ли удивляться тому, что евреи используют забастовки и революции, стремясь подчинить своей воле целые государства?

Смотрите, мистер Форд! Вот доказательства, которые имели бы силу в любом суде. Подлинники хранятся в надежном месте: точные слова самих заговорщиков. Протоколы сионских мудрецов. Генри прочел их и решил, что одного названия вполне достаточно. Протоколы! Кто может выдумать этакое? Что такое протокол?

XLIII

Генри Форд начал печатать в своем "Дирборн индепендент" серию статей о "Международном еврействе". Он преподнес изумленной Америке Протоколы сионских мудрецов; он рассказал Америке все о "программе захвата мира евреями", "самой неприкрытой из известных программ подчинения мира". Тайная деятельность еврейского руководства направлена к уничтожению христианской цивилизации. Все зло мира, войны, забастовки, восстания, революции, преступления, пьянство, эпидемии, бедствия - все это дело рук организованных, злонамеренных бесстыдных евреев.

Газета твердила об этом полгода подряд. Она писала: "Все факты, сообщаемые нами, тщательно и всесторонне проверяются". Американскому народу, знавшему Генри Форда как честного и добропорядочного человека, предлагалось принять за истину каждое его слово.

Кое-кто из американских евреев протестовал и даже пытался отвечать на эти статьи. Поэтому Генри, который никогда ничего не делал наполовину, начал собирать факты об американских евреях и их деятельности. Он переправил большую часть своих шпионов из Дирборна в Нью-Йорк. Он опубликовал серию статей о "Деятельности евреев в Соединенных Штатах"; затем вторую серию, о "Влиянии евреев на американскую жизнь", и, наконец, о "Проявлении власти евреев в Соединенных Штатах". Он показал, как евреи, захватив театр и кино, развращают американские нравы; они делают это не потому, что получают доход, а с сознательной целью уничтожить американскую цивилизацию. Пьянство усиливалось, и не потому, что евреи наживались на вине, а потому, что они хотели споить Америку. Евреи захватили торговлю одеждой, и поэтому американские девушки носят короткие юбки. Евреи захватили музыку, и поэтому американский народ слушает джаз и танцует до одури. Проституция, повышение квартирной платы, бегство с ферм в перенаселенные города, распространение большевизма и теории эволюции - все это лишь части еврейского заговора против христианского мира.

Генри вел этот крестовый поход около трех лет. После того как статьи появились в газете, они были изданы в виде брошюр, в пяти выпусках, по двести пятьдесят страниц убористой печати, по двадцати пяти центов за экземпляр,-достижение массового производства. Сельская Америка и стопроцентные американцы провинциальных городов и крупных центров подписывались на "Дирборн индепендент" и покупали эти брошюры, изучали и цитировали их, словно священное писание.

Генри как-то сказал, что "история-вздор"; но, разумеется, он не имел в виду исторические документы вроде Протоколов сионских мудрецов. Или предание о Бенедикте Арнольде и его "еврейском помощнике", который был квартирмейстером американской армии и довел несчастного молодого офицера до гибели. Генри успел за это время навести справки о Бенедикте Арнольде и знал разницу между ним и Арнольдом Беннетом. Он также собрал сведения о большевиках и революции в России, и он рассказал ее историю американцам, и это тоже не было вздором:

"Все еврейские банкиры чувствуют себя в России спокойно. Расстреляны только банкиры нееврейского происхождения и только их имущество конфисковано. Большевизм не уничтожил капитал, он лишь разграбил "христианский" капитал. Именно это и входит в замыслы еврейского социализма, анархизма или большевизма. Все банкиры, изображенные на карикатурах со знаком доллара в петлице, - это банкиры-христиане. Все капиталисты, которых публично клеймят на красных демонстрациях,- капиталисты-христиане. Любая большая забастовка-железнодорожников, рабочих сталелитейной или угольной промышленности-направлена на подрыв христианской промышленности. Такова цель красного движения: чужеродного, еврейского и антихристианского".

XLIV

Эбнер Шатт подписался на "Дирборн индепендент",-доллар пятьдесят центов в год, дешевле трех центов за экземпляр; это был первый и единственный печатный орган, на который он подписался, не считая еженедельной баптистской газеты. Он добросовестно прочитывал его от первой строчки до последней, и когда появилось объявление о выходе брошюр, он купил их,-это были первые книги, купленные им в жизни, семейная библия была свадебным подарком от родителей Милли. Сколь многое из того, что творилось в мире и казалось ему загадкой, теперь объяснялось! Он говорил об этом с товарищами и препирался с ними, когда они оспаривали очевидную истину.

Самому Эбнеру никогда не приходилось близко сталкиваться с евреями; но теперь он начал всматриваться в лица торговцев, у которых делал покупки, учась распознавать еврейский тип. Из "Дирборн индепендент" он узнал еврейские фамилии и теперь, когда видел их на вывеске магазина, проходил мимо. В результате ему приходилось долго рыскать по Хайленд-Парку, прежде чем купить кепку или пару носков.

Он говорил на эту тему с детьми и предостерегал их от общений с этой зловредной расой. Случилось так, что фамилия парня, который руководил шайкой, грабившей товарные вагоны, была Леви, и это, разумеется, объясняло все. Эбнер почувствовал снисхождение к сыну, он поговорил с ним и узнал фамилии людей, которые в их городе жили шулерством, продажей виски и наркотиков. Тут были еврейские фамилии и нееврейские, но Эбнер запомнил только евреев.

Он взял также на заметку школьную учительницу, которая осмелилась сказать его сыну Томми, что нельзя целиком доверять сведениям мистера Форда о евреях.

Фамилия этой молодой женщины была О'Туль, но это ничего не говорило, ведь недаром мистер Форд предупреждал Эбнера, что евреи часто меняют свои фамилии. Стоит покопаться, и, вероятно, обнаружится, что ее настоящая фамилия Отулинская или еще какая-нибудь иностранная.

Эбнер собирал эту информацию не из праздного любопытства. Однажды вечером к нему в дом пришел человек, который нашел фамилию Шатт среди подписчиков на фордовскую газету. Этот человек представлял группу граждан, которые не довольствовались словами, но хотели действовать. Предатели и революционеры организованы; то же должны сделать американцы. Когда-то была создана организация под названием "Ку-клукс-клан", содействовавшая подавлению восстания негров на Юге,-еще кусок истории, который не был вздором,-и теперь она возрождалась, чтобы громить евреев, католиков, красных и других чужеродных врагов. Она искала таких людей, как Эбнер Шатт, и Эбнер сказал, что он искал как раз такую организацию.

Он внес двадцать долларов, половину своего еженедельного заработка, и его привели в какой-то зал и одели в белый балахон с капюшоном и красным крестом на груди. Он прошел торжественный обряд посвящения и дал ужасающие клятвы, намереваясь в точности исполнять их. Ему сообщили пароли, дали фамилию и адрес его "орла"-начальника-и поручили собирать сведения о предателях, проживающих в Америке.

Когда он обнаруживал предателя, созывалось собрание членов Ку-клукс-клана, они заготовляли плакат с крестами и надписью красными буквами: "Берегись: Ку-клукс-клан идет" и прибивали его к дверям преступника. Время от времени, на страх всем предателям, сотни фигур в белых балахонах собирались ночью в поле, приносили с собой огромный крест, сделанный из воспламеняющегося материала, устанавливали его и сжигали-пусть смотрит весь мир. Когда огни затухали, Эбнер уходил, уверенный в том, что протестантско-христианская цивилизация Америки в безопасности.

XLV

Генри продолжал раскапывать "грязь" то об одном еврее, то о другом и выставлять ее напоказ читателям, разумеется, только после "тщательной и всесторонней проверки". Наконец он добрался до еврея, которого звали Вильям Фокс-кинопромышленника. Генри собрал обширный материал относительно предпринимательской деятельности Вильяма и морального качества его фильмов, но случилось так, что до Вильяма дошли слухи о произведенном Генри расследовании, и он направил к нему посланца с сообщением, что он тоже произвел расследование. Вильям располагал отделом кинохроники, которая два раза в неделю демонстрировалась во многих тысячах кино. И недавно ему стало известно, что большое количество фордовских автомобилей терпит аварию. Он отдал распоряжение сотням своих операторов, разъезжающих по всей Америке, собирать сведения об авариях фордовских машин и производить съемку обломков, подробно отмечая, сколько было убито, сколько осталось сирот, и так далее. Они приглашали экспертов, и те устанавливали, какой дефект машины вызвал аварию. Каждую неделю Вильям будет получать сотни кадров, отбирать лучшие и включать в очередную хронику.

Сообщение немедленно возымело свое действие. Генри ответил Вильяму, что он решил прекратить нападки на евреев.

Нападки прекратились; и Эбнер Шатт, постоянный подписчик "Дирборн индепендент", не читал больше статей о преступлениях евреев. Это его не беспокоило, потому что у него были фордовские брошюры, все пять выпусков, куда он время от времени мог заглядывать. Куклуксклановцы продолжали сжигать кресты, и им удалось угрозами выжить из района нескольких торговцев-евреев, которые продавали свой товар по слишком низкой цене, и нескольких мужчин, подозреваемых в том, что они навещают некую женщину, не имея на то законного права.

Еврей, по фамилии Шапиро, предъявил Генри иск на пять миллионов долларов, обвиняя его в клевете. В течение нескольких лет Генри пускал в ход все юридические уловки, чтобы помешать слушанию дела; но, наконец, все усилия оказались тщетными; чтобы уладить дело, автомобильный магнат опубликовал в печати заявление, что до сей поры не имел времени прочесть напечатанное в "Дирборн индепендент". Недавно его друзья сообщили ему, что "обвинения и инсинуации" против евреев не соответствуют действительности; он впервые прочел "Дирборн индепендент" и был "глубоко огорчен, убедившись, что эта газета вместо того, чтобы быть созидательной, стала средством для воскрешения уже разоблаченных измышлений". Неправда, что евреи находятся в заговоре и стремятся господствовать над миром. Уже доказано, что Протоколы сионских мудрецов являются "грубой подделкой", и если бы только Генри знал их "сущность", он, "ни минуты не колеблясь, запретил бы их распространение". И дальше, бия себя в грудь: "Я считаю своим долгом честного человека загладить эту вину перед евреями, моими ближними и собратьями, испросив у них прощения за вред, неумышленно им нанесенный, и, насколько это в моей власти, беру обратно оскорбительные обвинения, брошенные по их адресу, твердо заверяю их в том, что отныне они встретят с моей стороны только проявление искренней доброжелательности".

Очень мило, что и говорить; но, к несчастью, еще до этого заявления Генри опубликовал свою автобиографию под заглавием "Моя жизнь и деятельность", в которой, ведя повествование от первого лица, он безоговорочно поддерживал антисемитскую кампанию, подытожил и скрепил тягчайшие обвинения. В этой книге еврейское влияние характеризуется как "гнусный ориентализм, тлетворное влияние которого проникло во все формы общественного воздействия". В этой книге Генри призывал лучших из евреев "отказаться от изживших себя идей о сохранении расового превосходства, путем экономической или интеллектуальной разрушительной войны с христианским обществом". Говоря о себе в своей автобиографии, Генри заявил, что в своих антисемитских статьях он разоблачал "ложные идеи, которые подрывают нравственные силы народа". Он призывал американский народ "понять, что мы не претерпеваем естественное вырождение, а подвергаемся преднамеренному разрушению".

Может быть, Генри не знал, о чем он писал в своей автобиографии? Или он стал таким великим, что мог не заботиться о правде?

XLVI

Тому Шатту, самому младшему в семье, исполнилось уже пятнадцать лет, и он собирался поступить в среднюю школу. Он был крепким парнем,-на его счастье, он рос в то время, когда семья ела досыта. Два передних зуба выступали у него так же, как и у отца, но у него были голубые глаза матери и волнистые волосы, которые нравились девушкам. Он начинал мыслить самостоятельно и был полон юного задора. Эбнера брала досада: почему Томми думает не так, как Эбнер? Томми не разделял семейного чувства благодарности к Генри Форду, напротив, он утверждал, что Генри получил от своих рабочих больше, чем они от него. Он не только не питал уважения к ку-клукс-клану, но называл куклуксклановцев не иначе как бандитами. Эбнер пообещал "всыпать" ему, но Милли, хлебнув горя с Генри, которого пороли в детстве, заступилась за младшего сына; она обхватила его руками и заголосила.

Эбнеру пришлось держать язык за зубами и предоставить детям говорить, что им нравится. Потолковав об этом с приятелями, он решил, что во всем виноваты учителя; среди них завелись "красные", они-то и забивают детям головы "неамериканскими идеями". Надо что-то сделать и навести порядок в школе, говорили стопроцентные христиане-протестанты.

Ку-клукс-клан грозился по-прежнему, что он "идет", и в самом деле задумал совершить самый большой поход со времени своего существования-дойти до Белого дома. Куклуксклановцы всей Америки, они же-фордовские покупатели, решили выставить Генри Форда своим кандидатом. Создан был "Дирборнский клуб борьбы за президентство Форда", который устраивал митинги и наводнял газеты пропагандой. Все члены клуба носили на шляпах ленты с надписью "Мы хотим Генри". Одну такую ленту бесплатно преподнесли Эбнеру, и ему даже не пришло в голову спросить, на чьи деньги она куплена. Он велел Милли пришить ленту к своей кепке и гордо носил ее-даже на работу.

Странная это была предвыборная кампания, потому что никто не знал, является ли кандидат демократом или республиканцем; кандидат помалкивал и, вероятно, сам не знал. Генри продолжал выпускать автомобили: полтора миллиона в год, подбираясь к двум миллионам. Несмотря на то, что он регулярно снижал цену, он получал ежегодно сто миллионов долларов прибыли; он стал одним из самых богатых людей в мире.

Вскоре он выпустил десятимиллионный "форд" и отправился на нем в паломничество по Соединенным Штатам; превосходная реклама, ибо повсюду его встречали шествиями с оркестрами, и гордые владельцы самых древних фордов, к которым Эбнер прилаживал тугие сиденья и фонари от старых колясок, вытаскивали их из глубины сараев и вывозили приветствовать своего великого правнука. Когда этот правнук достиг Голливуда, он объехал все студии, и кинозвезды выходили приветствовать его и фотографировались, сидя за его рулем.

Сотни "клубов борьбы за президентство Форда" были созданы по всей Америке, и пробные баллотировки, проведенные газетами и журналами среди своих подписчиков, показали, что Генри намного обогнал других кандидатов, даже президента Гардинга. Огромные суммы затрачивались на агитацию за кандидатуру Форда, но кто-то ловко утаивал их источник. Генри, разумеется, ничего не терял, потому что не было лучшей рекламы для автомобиля, чем бюллетень всеобщих выборов. Уолл-стрит была так напугана возможностью его избрания, что один банкир даже застраховался на этот случай в четыреста тысяч долларов.

Президент Гардинг, провинциальный политик, окруженный ворами, умер, сраженный горем, и вице-президент занял его место. Этим самым для Генри и Ку-клукс-клана проблема президентских выборов решилась очень просто: у власти стоял теперь свой человек, белый, христианин, протестант, стопроцентный вермонтский янки, бережливый, сдержанный, сильный государственный деятель, "Осторожный Кальвин". За ним пришли на его маленькую ферму в горах, где он родился, разбудили его до зари, заставили произнести клятву, потащили в Вашингтон и вверили ему государство, которому грозила опасность со стороны взяточников, спекулянтов, евреев, негров, католиков и большевиков.

Генри навестил Кальвина, и у них состоялось сугубо секретное совещание. Результат его не замедлил сказаться, Кальвин поддержал проект Генри-откупить у государства гидроэлектрическую станцию Мосл Шоалс по очень низкой цене; взамен Генри снял свою кандидатуру. "Доверься Кулиджу" - под таким девизом автомобильный король и Ку-клукс-клан выступали за его переизбрание.

XLVII

Снова настали счастливые времена. Американская промышленность, следуя фордовской политике массового производства и низких цен, давала возможность каждому иметь свою долю в общем благополучии. Газеты, государственные деятели, экономисты - все сходились на том, что американская изобретательность разрешила извечную проблему нищеты. Кризисов больше не будет. Настала эра "нового капитализма".

Спрос на автомобили Генри казался неистощимым. На его предприятии было занято свыше двухсот тысяч рабочих, он выплачивал в год четверть миллиарда заработной платы. Он поставил пятьдесят три различных производства, начиная - по алфавиту - с производства аэропланов и кончая производством электрической энергии. Он купил разрушенную железную дорогу и сделал ее рентабельной; он купил каменноугольные копи и утроил добычу. Он совершенствовал новые процессы производства - даже дым, когда-то вылетавший из труб его заводов, шел теперь на изготовление автомобильных деталей.

Семейство Шатт было частицей его обширной империи, и они теперь тоже шли в гору. Пять дней в неделю, зимой и летом, в погоду и непогоду, форд Эбнера катил к заводу Хайленд-Парка; Эбнер уже сменил свою машину на новую, потому что цена на форды упала до 300 долларов, и каждый рабочий, имевший работу, мог приобрести автомобиль в рассрочку. У Джонни была своя собственная новенькая машина, и таким образом Шатты стали "семьей с двумя автомобилями" - признак высокого общественного положения, как говорилось в рекламах.

Джонни, всегда серьезный и трудолюбивый, окончил школу и начал работать сварщиком; работа требовала квалификации и приносила ему восемь долларов семьдесят пять центов в день. Не прошло и года, как его уже сделали помощником мастера и повысили ставку до девяти с половиной долларов. Вот что значит учиться!

Как это ни странно и вопреки всем ожиданиям, второй сын также устроился. У Генри Шатта не было никакого звания, и он не хвастал своей работой, разве только перед посвященными. Но у него водились деньги, "бумажки", "воробушки", "кругляки", как он их называл. Он носил шелковые рубашки и галстуки в тон, блестящие новые ботинки и старательно отутюженные брюки, и вид у него был непринужденный и самоуверенный. Иногда, вернувшись домой, он совал матери деньги и убеждал ее побаловать себя чем-нибудь; давал деду доллар-другой на табак. Парень он был добрый.

Генри говорил, что он работает на самых важных людей Детройта, на таких, чьи фамилии заносятся в почетные "голубые книги" и чьи портреты появляются на столбцах светской хроники. Сейчас же после окончания войны американский народ решительно высказался за запрещение спиртных напитков, но эти люди позволяли себе пренебрегать неудобным законом. Напротив Детройта, на другом берегу узкой речонки, была свободная страна с хорошим запасом канадского виски, вест-индского рома и французских вин. Переправлять по ночам этот товар через реку было занятием прибыльным, а чтобы успеть до зари завезти его подальше от берега и припрятать в надежном месте, требовались ловкие парни, умеющие обращаться с грузовиком, а в случае чего и с автоматическим ружьем или обрезом.

Это сильно противоречило строгому учению баптистов о полном воздержании, и чем меньше Эбнер знал о делишках своего сына, тем было лучше для него. Работа Генри выполнялась в то время, когда Эбнер спал непробудным сном человека, умаявшегося за конвейером. Единственным членом семьи, знавшим о делах Генри, была его сестра Дэйзи, которая свято хранила его тайны, давала ему мудрые советы и старалась уберечь от беды. Положение было довольно двусмысленное, ибо Дэйзи была девушкой добродетельной и правоверной баптисткой; и все же она знала все тайны детройтского дна и не выдавала их.

Мерзкий мир, глаза бы на него не глядели, что вверху, что внизу-одна дрянь, говорил Генри Шатт. Полиция продажна, политика-продана с торгов, у кого есть деньги, тот может купить что угодно и кого угодно. И Генри решил своего не упускать. Он хвастал своими успехами, но успехи эти были сомнительного свойства, и сестра больше жалела его, чем верила ему. Может быть, его косоглазие возбудило в нем чувство неполноценности и заставляло его всегда ждать противодействия? Как бы то ни было, Дэйзи любила своенравного брата, выслушивала его рассказы и прятала их в сердце своем.

Дэйзи проработала некоторое время в магазине стандартных цен, скопила немного денег и теперь училась в коммерческом колледже, обучаясь всему, что необходимо знать секретарше. Для того чтобы постичь искусство быть изящной барышней-школы не понадобилось; она сама освоила применение шелковых чулок, губной помады, румян и завивки перманент. Природа наделила ее скоропреходящей прелестью и стремлением пользоваться ею, пока не ушло время. Взоры ее были обращены к высшим сферам, где в светлых и роскошных кабинетах стенографистки заводят знакомства с "белыми воротничками" и высокооплачиваемыми служащими. Американцы Шатты вовсе не собирались оставаться рабочими, они предпочитали свалить тяжелый и потогонный труд на тех, кого они называли "итальяшками" и "мадьяришками".

Томми, младший, учился в средней школе, и он тоже нашел путь, ведущий к вершинам жизни. Он был быстроног и быстроглаз и с успехом играл в футбольной команде за центрального нападающего. Он узнал, что кое-кто из окончивших его школу заинтересован в успехе команды и дает немного денег на покупку свитеров и оплату дорожных расходов с тем, чтобы сыновья бедных родителей могли избирать спортивную карьеру.

Немного спустя явился "разведчик" из мичиганского университета, где таланты ценились еще выше. Действовать надо было осторожно, потому что ни в коем случае нельзя превращать футбол в профессию; но если Том Шатт желает перейти в Энн Арбор по окончании средней школы, неизвестные друзья позаботятся о том, чтобы у него была работа, которая обеспечит его и не будет отнимать больше трех-четырех часов в неделю его драгоценного времени. Не раз, придя домой, после того как он восемь часов подряд загонял шплинты, Эбнер выслушивал сумасбродные разговоры сына о его намерении поступить в колледж; когда он узнал о сделанном Тому предложении, он убедился, что Америка действительно - страна возможностей.

XLVIII

Генри Форд уже приближался к своей цели-два миллиона автомобилей в год.

Доставляя уголь с собственных копей в Западной Виргинии по собственной железной дороге, доставляя руду с собственных рудников в Мичигамми на собственных пароходах, он являл миру промышленное чудо. С момента выгрузки руды с парохода на территории завода Ривер-Руж все процессы-превращение ее в сталь, обработка стали и изготовление из нее стотонным прессом автомобильных частей и превращение пяти тысяч частей в автомобиль, который съезжал с конвейера силой собственного двигателя,-все эти процессы завершались меньше чем в полтора дня!

Около сорока пяти тысяч различных машин работали теперь, изготовляя фордовские автомобили, в шестидесяти предприятиях, разбросанных по Соединенным Штатам. Собственные пароходы Генри развозили отдельные части по сборочным заводам двадцати восьми зарубежных стран. Фордовская модель Т собиралась в Иокогаме и в Буэнос-Айресе, и ее части были взаимозаменяемы; где бы вы ни ехали на этой машине,-на перевалах Гималаев или в джунглях Чако,-всюду находился человек, умеющий обслужить и починить ее. Генри перестраивал дороги Америки, и в конце концов он перестроил бы дороги мира и выставил бы по сторонам их заправочные станции и ларьки с горячими сосисками американского образца.

Люди стали бы путешествовать, знакомиться и учиться понимать друг друга; они увидели бы все самое лучшее и пожелали его, и, наконец,-они стали бы мыслить разумно. Таков был план Генри, и временами ему казалось, что план осуществляется. Но годы шли, сомнения все сильнее одолевали его; оптимизм покидал его, и он становился мрачным и злым. Слишком многое в мире было не по вкусу Генри.

Он нанял надежного журналиста и опубликовал несколько книг, полных здравых советов и предписаний человечеству. Но этого оказалось недостаточно: то, что он назвал когда-то "гнусным ориентализмом", продолжало распространяться. Девушки продолжали носить короткие юбки, люди продолжали слушать джаз и танцевать под него; мало того, они начали критиковать фордовскую модель Т, говоря, что ей недостает изящества и красоты и что окраска ее страдает однообразием, поскольку все автомобили черные.

Как спасти Америку от всего этого зла? Генри посоветовался с женой, почтенной леди, которая вела дом по-старомодному и занималась благотворительностью согласно правилам епископальной церкви. Он посоветовался с Эдисоном и другими друзьями и решил, что Америку необходимо вернуть к прошлому; американцы должны научиться ценить то, что сделано их предками. Генри было уже за шестьдесят, и когда он оглядывался назад, на свои отроческие годы, ему казалось, что то было время мира и содружества, и его душа рвалась к минувшему.

Он приступил к созданию обширного музея старой Америки. Он скупал по всей стране памятники старины; он купил школу, куда Мэри ходила со своей овечкой, и деревенскую кузницу, воспетую Лонгфелло. Он восстанавливал в духе старины целые деревни, перевез множество зданий в Дирборн и наполнил их сокровищами: почтовыми каретами, крытыми фургонами и двуколками, допотопными паровозами и автомобилями, не позабыв и первого форда. Каждую неделю он делал новое приобретение: столетний мост, лесопилка, английский коттедж четырнадцатого столетия, древнее похоронное обряжение, печка на трех ножках, восемнадцать колясок, хижина Карла П. Штейнмеца [Штейнмец Карл Протей (1865-1923)-американский ученый, математик и электрик]. Он скупал стулья Дэнкан Пфейфа [Пфейф Дэнкан-знаменитый столяр], прялки, кувшины и бокалы, подсвечники, керосиновые лампы, фамильные альбомы, кринолины -словом, все старье, хранившееся на чердаках, если оно было настолько старым, что могло называться "древностью". Стаскивай все с чердака, как есть, в пыли, и пиши Генри Форду, а он пришлет эксперта, и тот осмотрит, купит и отправит в Дирборн.

Генри Форд, как никто другой из ныне живущих, выкорчевывал и разрушал старую Америку; но он не стремился к этому, он думал, что люди могут пользоваться машинами и удобствами нового мира, сохраняя идеи старого. Он хотел вернуться к своему детству и побуждал миллионы других хотеть того же. Богатые леди и джентльмены разъезжали в своих дорогих лимузинах по отдаленным горам и дебрям, разыскивая старинные фермерские дома, в которых еще сохранились таганы, кухонные котелки, органы и древние этажерки. Они покупали эти драгоценности, забирали их с собой и водружали в своих по-современному обставленных домах рядом с ультрамодными стойками и самоохлаждающимися приборами для приготовления коктейлей.

Казалось бы, это приятное и безобидное занятие для стареющего великого человека; безопасная игрушка, которой он, впадая в детство, может спокойно забавляться. Но даже тут его преследовали неприятности. Никуда не скроешься от неприятностей.

Какой-то весьма оборотистый делец уговорил Генри купить белый коттедж-"отчий дом Стивена К. Фостера", автора "Вниз по Соуони-Ривер" и других американских популярных песен. Когда сделка состоялась и началась рекламная шумиха, явились племянница и племянник композитора и сообщили, что он вовсе не родился в этом коттедже; автомобильный король оказался вовлеченным в настоящую войну. Он был упрямейшим из людей и не хотел допустить, что совершил ошибку; он самолично посетил престарелую дочь композитора, уже совершенно выжившую из ума. Фордовские агенты потратили несколько недель на уговоры, просьбы и обещания, прежде чем они добились от нее письменного показания, которое явно противоречило заявлению, опубликованному ею, когда она еще была в здравом уме.

Война захватила и придворных автомобильного короля. Каждый старался оттереть другого. Они плели интриги, подделывали интервью, пытались даже пристроить своего инспектора в местную нотариальную контору. Но улик становилось все больше, и Генри, оповестившему по радио, что он приобрел "не копию, а подлинный белый коттедж, в котором родился Стивен К. Фостер", пришлось внести изменение в свой каталог и описать покупку № 35 просто как "Дом Стивена Фостера". Дальше этого он пойти не мог-хотя в действительности ни Фостер, ни кто-либо из членов его семьи никогда не жил в этом доме, и даже пришлось заделать большое слуховое окно, чтобы придать ему сходство с настоящим фостерским домом, который давно уже пошел на слом.

XLIX

Осуществляя свой крестовый поход против новой Америки, Генри объявил войну возмутительным новым танцам, которым представители международного еврейства и большевики научили американский народ на его погибель. Генри любил скромную и веселую кадриль, которую танцевали фермеры, когда он был еще мальчишкой.

В Новой Англии он разыскал специалиста по старинным танцам, насаждавшего это почти забытое искусство, привез его в Дирборн и включил его фамилию в ведомость заработной платы, и немного погодя появились танцклассы по изучению "шотландского танца", "лансье", "котильона" и тому подобных танцев, в которых участвуют шесть пар.

Генри разыскал также старых скрипачей и устроил состязание между ними. Они играли "Индюка в соломе", "Ирландца у заставы", "Каменистую страну", "Старикашку Зипа", "Пару долларов в кармане"; они учили школьников этим старинным мелодиям. На рождестве 1925 года в главном зале большой новой лаборатории в Дирборне, предназначенном для испытания новых моделей, сдвинули машины, накрыли их холстом, натерли пол, и пятьдесят пар, среди них Генри с женой, протанцевали виргинский танец. Из штата Мэйн привезли дедушку Мелли Дэнхэма, маститого исполнителя старинной плясовой музыки, и вот, пряча беззубый рот в седую бороду, он пиликал "Леди Вашингтон", "Трубку рыбака", "Арканзасского путника", а инженеры, администраторы и друзья Генри "выкамаривали ногами", к удовольствию многочисленных зрителей.

Генри охотно беседовал с репортерами и высказывал свои соображения по этому серьезному вопросу. Старинные танцы способствуют дружеским отношениям, говорил он. "Нельзя танцевать эти танцы, не соприкасаясь по меньшей мере с семью человеческими существами. Вы беретесь за руки, вы чувствуете человеческое прикосновение, добрососедство, почти утраченное вами. Америка, весь мир нуждаются во взаимном понимании, в веселом общении". Генри заявил, что так же, как в свое время он выпустил в свет книгу об управлении автомобилем и уходе за ним, так теперь он выпустит книгу о танцах, всеобъемлющую и авторитетную; старинные танцы будут стандартизованы, их фигуры будут так же взаимозаменяемы, как и части модели Т.

Эбнер, Милли и их баптистские друзья в молодости танцевали, потому что любили танцевать. Но с тех пор прошло много времени, они состарились и устали, а молодежь предпочитала современные танцы. Но вот Генри сказал им, что танцевать виргинский танец и лансье-это акт патриотизма, и они решили тряхнуть стариной. Баптистское "Женское общество" сняло помещение пригласило старенького скрипача, и Эбнер с Милли, впервые со дня их свадьбы, отправились на вечер с танцами. Как Давид плясал что было мочи перед господом, так теперь протестантская Америка заходила ходуном перед ковчегом ее старинных традиций.

Но Эбнер и Милли пришли на танцы всего один раз, почему-то старинные танцы не оказывали на них своего волшебного действия. Здоровье Милли совсем пошатнулось, что же касается Эбнера, то судьба сыграла с ним скверную шутку Как раз в то время, когда его великий хозяин повелел ему танцевать, подручные хозяина так его прижали, что по дороге домой он едва сидел за рулем своего форда.

Дела семейства Шатт шли так хорошо, что ее глава стал, пожалуй, слишком самоуверенным. Червь точил его мозг-червь воспоминания о тех давно прошедших днях, когда он лично беседовал с Генри Фордом. Тот летний вечер в 1893 году, когда он вместе с отцом пришел к сараю на Бэгли-стрит; то утро в 1904 году, когда он сам обратился к могущественному хозяину и получил у него работу; беседа с ним в следующем году, когда он говорил о навинчивании гаек и, очень возможно, подал ему мысль о сборочном конвейере! И столь много суливший 1914 год, когда агент "социального отдела", по непосредственным указаниям Генри Форда, приходил к нему и давал советы его семье. Можно ли упрекать Эбнера за то, что он считал себя заслуживающим несколько большего внимания, чем другие рабочие на конвейере?

Уже двадцать два года Эбнер работал на Генри; и сколько раз за это время читал он в фордовской газете, а также в цитируемых выдержках из статей "Сатэрдэй ивнинг пост", что безупречная и верная служба на заводах Форда никогда не остается без награды! Когда-то он был помощником мастера и доказал, что может справиться с этой работой. Что же удивительного, что он мечтал когда-нибудь снова занять это положение?

Более того, в одном из своих интервью Генри сказал, что он не признает в промышленности чинов и званий. Любой из его рабочих может в любое время обратиться к нему или к любому из начальников. У Эбнера не было теперь возможности пойти к Генри, многие рабочие на конвейере никогда не видели своего могущественного хозяина и не поверили бы своим глазам, если бы он вдруг прошел по цеху. Но Эбнер знал начальника своего сборочного конвейера и как-то после работы подошел к нему и, запинаясь, в нескольких словах изложил ему свое дело.

Увы, Эбнер нарушил одно из строжайших правил военной дисциплины, которой подчиняются современные армии производства. Он навлек на себя ярость помощника мастера, который решил, что Эбнер метит на его место,-а Эбнер даже и не думал об этом, он рассчитывал на место какого-нибудь другого помощника мастера. После этого помощник мастера стал "подсиживать" его; он не мог придраться к тому, как Эбнер разводил шплинты, но он мог ходить за ним с секундомером и давать ему нагоняй, если Эбнер задерживался на десять секунд сверх положенных трех минут в уборной, или по истечении пятнадцати минут, отведенных на завтрак, наскоро запихивал в рот последний кусок сандвича.

Это было свыше человеческих сил; и однажды Эбнер не выдержал и надерзил, и ему велели отправиться в контору за расчетом. И вот, после двадцати двух лет безупречной и верной службы, его лишают звания и заработка, и кто же-ничтожество, выскочка, работающий в компании каких-нибудь два-три года, которому за всю его жизнь Генри даже не кивнул ни разу. Когда Эбнер в страхе и возмущении упомянул о том, что лично знает мистера Форда, помощник мастера расхохотался ему в лицо и сказал, чтобы он шел жаловаться прямо в дом Генри на Ривер-Руж!

L

Эбнеру оставалось только обратиться за помощью к сыну, и тот уговорил кого-то из инструментального цеха подыскать старику работу. Свободное место нашлось только у штамповочных станков; и вот Эбнер снова работал стоя, он заправлял стальные пластинки, все одинаковые,-с точностью до одной десятитысячной дюйма,-по размеру и форме, в станки, которые выбивали на них пазы; Эбнер переходил от станка к станку и, когда управлялся с последним, спешил к первому под окрик мастера: "Шевелись, Шатт, не давай станкам простаивать!"

Эбнер много лет не работал стоя, ноги у него ослабли и живот обвис. По ночам у него так ныли икры, что он с трудом засыпал. Он думал, что не выдержит; но надо было держаться, ведь это его заработок, его единственное спасение. Ему было уже сорок восемь лет, и он работал у хозяина, который хвалился своей заботой о старых рабочих; если и были в Америке крупные магнаты, которые хвалились тем же, то Эбнер о них не слышал, и если уж он у Форда заслужит репутацию кисляя и брюзги, то из каких денег погасит он платежи по новому автомобилю?

Страшная система, известная под названием потогонной, была приведена в действие. Каждого рабочего заставляли работать до изнеможения, отдавать все свои силы до последней капли. Генри Форд, конечно, отрицал это; он так вкрадчиво, так убедительно писал о цели научного метода работы-точно установить, что может дать каждый рабочий без особого напряжения, и соответственно нагрузить его. Это была ложь, ложь! Рабочие Генри готовы были кричать от ярости, когда читали эти его статьи. Они приступали к работе усталые, а когда кончалась смена, лица у них были серые и они шатались от усталости, от них оставалась одна оболочка, из которой весь сок был выжат до последней капли.

Так было всюду, не только у Форда, а во всей этой потогонной промышленности. Быстрей и быстрей, пока сердца рабочих не закипали злобой. Между всеми автомобильными предприятиями была непрерывная бешеная конкуренция; каждый цех конкурировал с другими цехами и сам с собой, с собственными рекордами в прошлом, с новыми "нормами", установленными инженерами, которые наблюдали за процессами производства, проектировали новые машины и технические усовершенствования.

Знал ли Генри Форд об условиях труда на своих заводах? Эбнер Шатт, его верный поклонник, был уверен, что не знает. Ведь Эбнер читал в газетах о том, что делает автомобильный король. Он путешествовал по Европе, осматривал свою обширную империю и разъяснял тамошним людям, как надо американизироваться. Он ездил в штат Джорджиа, где на пятнадцати тысячах акров производил опыты с золотарником, из которого он рассчитывал получить каучук. Он ездил на свою огромную ферму в Мичигане, где он выращивал соевые бобы, и наблюдал, как лаборанты делают из них рулевые колеса. Он писал книгу о танцах и собирал древности для музея. Он изучал тысячи птиц, для которых оборудовал помещение с кондиционированным воздухом. Он ездил куда угодно и делал что угодно,-только не следил за сборочными конвейерами своего гигантского завода с двумястами тысячью рабов, превращенных в детали машин-возьми, вставь, поверни, опрокинь,-возьми, вставь, поверни, опрокинь, - возьми вставь поверни опрокинь, возьмивставьповерниопрокинь,-если бы рабочий задумался над этим, он сошел бы с ума.

Эбнер Шатт-старая заводская кляча, восемь часов подряд терпеливо переступающая разбитыми ногами в приводе, ни на секунду не осмеливаясь поднять глаза за исключением тех точно отсчитанных пятнадцати минут, когда появляется "птомаиновый фургон" [Птомаины-яды, образующиеся в несвежих продуктах] и отпускает пятнадцатицентовые завтраки тем, кто ничего не принес из дому. Эбнер делал свое дело и держал язык за зубами; он помнил прописные истины об усердии и верной службе и возмущался тем, что ежедневно слышал в цехе-злобные насмешки рабочих над кумиром всей его жизни, произносимые, разумеется, шепотом из-за шпиков и осведомителей "служебного отдела".

Но одного Эбнер не мог делать, даже ради своего доброго босса,-это танцевать старинные кадрили, возвратившись домой с работы.